С. А. Войнаровський»
(Перевод писем семьи Войнаровских здесь и далее подается по книге Альфреда Иенсена «Семья Войнаровских в Швеции. Дополнение к истории невзгод соратников Мазепы»).
В последние годы жизнь Андрея Войнаровского казалась сплошным удовольствием. Красивый и зажиточный шляхтич путешествует себе по Европе, развлекается, гуляет и волочится за женщинами на баллах при монаршьих дворах Европы, будучи везде принятым в аристократических кругах. Между тем он заводит нужные знакомства, ищет и находит союзников для освобождения Украины. Самые именитые особы королевских дворов подолгу числятся в его должниках, и зажиточный дворянин деликатно не напоминает отдавать одолженное, в частности и Карлу ХІІ. Шведский король вообще все более глубже влезает в долги Войнаровскому (это кроме взятого у украинского войска через посредство Орлика). Лишь в течение 1709–1713 годов монарх набрал у него 57 800 дукатов, 60 000 цесарских талеров, 45 000 талеров Альберта. Весь Гамбург сплетничал по поводу вероятного романа Андрея с графиней Авророй Кенигсмарк. Неизвестно, бывает ли дым без огня, однако именно в изысканном салоне графини Войнаровский ближе познакомился и стал приятелем Матесона, влиятельного английского дипломата. Британия к тому времени весьма зорко и осторожно посматривала на восток, на русское нашествие в западном направлении, на экспансию в Северную Европу и угрозу всей тогдашней европейской цивилизации. Подолгу речь шла о трагедии козацкой нации. Сожженные села и истребленный люд, плоты с распятыми украинцами, плывущие в кладбищенской тишине по тихому Сейму…
Это была своевременная информация: в британском парламенте как раз решался вопрос об отношении к России, эскадра адмирала Нориса уже вошла в Балтийское море. Петр І небезосновательно боялся, что украинцы в борьбе за волю найдут себе союзников на Западе, как и осенью 1708 года. Бесстыдно подрывая все тогдашние международные основы, Россия решилась на арест Войнаровского – в случае вооруженного конфликта большой культурный европейский центр, свободный город Гамбург, не устоял бы против русского нашествия. Ибо, воюя со шведами и их польскими союзниками, русские войска дошли до Макленбурга, что не так уж и далеко от Гамбурга.
Сидя в каменном мешке, в могильной тишине, где удавалось даже слышать, как капля воды стекает по стене, Войнаровский тасовал, будто карты, события последнего времени. Только теперь он понял, какое тщательное наблюдение было за ним установлено – начиная от горничной, которой дважды чуть не разбил лоб дверью, списывая все на женское любопытство, и заканчивая подозрительными извозчиками, которые сопровождали его, куда бы он ни ехал шумными улицами Гамбурга. Со временем лишь, во время допросов в Москве, с наглым смехом в лицо следователи расскажут и распишут ему по часам всю его гамбургскую жизнь: наняв немца Биттилера и целый штат шпионов, царские ищейки фиксировали каждый его шаг. Но и этого им показалось мало. В Гамбург прибыл целый штат офицеров под начальством особо доверенной императору персоны Александра Румянцева – он войдет в историю тем, как обманом фактически похитил царевича Алексея, чтобы потом Петр І мог собственноручно вогнать сына в гроб.
Обо всем этом Андрей Войнаровский узнает погодя. А тем временем в Гамбург царица Екатерина присылает свою гофмейстрину. Причина для глаза человеческого пристойная – найти помещение для родов беременной царицы, решившей разрешиться именно здесь. Гофмейстрина перед тем как искать хоромы, прежде всего едет к Авроре Кенигсмарк. Речь ведется отнюдь не о родах. Московская гостья убеждает графиню: пускай Войнаровский сдастся на милость царя, и тот в знак доброй воли разрешит Андрею поселиться где бы то ни было в Европе.
Озабоченность царского двора была понятна. В Европе назревал громкий скандал. О диком нарушении Россией международного права немедленно докладывали своим правительствам и монаршьим дворам дипломаты Швеции и Голландии, Франции и Британии, Испании и Дании. Почти все известнейшие газеты тогдашней Европы (французская «Gazettе de France», испанская «Gaceta de Madrid», английская «The Moderator Intelligencer», голландская «Gazett de Leyde», международное и чуть ли не саме популярное тогдашнее издание «La Clef du Cabinet») с удивлением и негодованием писали о беспардонном азиатском растоптании прав свободного города.
Резкий протест высказал Стокгольм, требуя освобождения Войнаровского как полковника шведской гвардии, французская дипломатия призвала придерживаться христианских ценностей (еще чего захотела…). Вена говорила о недопустимости нарушения международного права, тем паче, что цесарь был номинальным владетелем немецких земель.
Ощущая мощную поддержку всех европейских дворов, имевшую для Андрея куда больший вес, нежели императорское слово, он поступил весьма неосмотрительно. (Хотя слово давала и беременная царица, не боясь греха в такое время, и со временем сам Петр І, уверяя графиню Кенигсмарк).
5 декабря 1716 года Андрей Войнаровский соглашается на выдачу его русским властям. Русский император оказался в самом деле хозяином своего слова: как дал, так и сломал… Полковника двух армий, воина и дипломата, знаемого в Европе политэмигранта, семь лет гноили в Петропавловской крепости, а после этого еще два десятка лет «закаливали» в сибирских снегах, в Якутии. И никто не имел права даже знать настоящего имени каторжанина – еще одна азиатская «свинцовая мерзость» русского двора… Лишь случайная встреча историка и исследователя Миллера последним отголоском дойдет до цивилизованного мира, и Кондратий Рылеев напишет романтическую поэму «Войнаровский». Напишет, а через несколько лет свободолюбивейшему автору «именем императора» хотя и другого, но российского двора палач накинет веревку на шею, и тело повиснет, вздрогнув, и закачается, как качались повешенные украинцы, плывя по Сейму мимо пологих его берегов…
Однако трагедия семьи Войнаровских (никто не знает и во веки веков не узнает, где могила Андрея) на этом не закончилась. Семья, которой задолжали не в одной европейской столице, очень быстро оказывается в материальном затруднении. Благодаря научному подвигу Альфреда Иенсена к нам дошли письма жены Войнаровского Анны.
Ее имения на Украине царское правительство конфисковало, мать и сестер подвергли заключению в Москве. Поэтому она слезно напоминает о себе и деликатно – о необходимости отдавать долги шведскому королю в праздничный первый же день 1718 года.
«Повелитель!
Ваше величество удивится, видя меня у своих стоп со слезами на глазах в день, когда, по обычаю, все тешатся и радуются.
Это вовсе не значит, чтобы я не разделяла равно с наивернейшими Вашими подданными счастья, которое они ощущают под властью Вашего Величества; однако ж трудно иметь ясное чело, когда кто-то не имеет на что выживать. После трехмесячного ожидания, очень долгого, если взять во внимание мое положение, я стою перед окончанием года, но не вижу конца моим несчастьям, и, когда бы я не имела твердой надежды, что Ваше Королевское Величество помогут исполнению того обещания, каковое вы были добры мне дать, то мне казалось бы, что новый год наступает лишь для того, чтобы продолжить мои страдания.
Однако вопли моих покинутых детей удваиваются, нетерпение моих неумолимых поручителей возрастает и собственная нужда гонит и гнетет.
Смилуйтесь надо мною, Повелитель, и не допустите, чтобы я поднялась от Ваших ног, не сменив слезы, которые выдавливает из меня тяжелая нужда, на слезы признательности.
Ваше Величество дали знаки своей доброты людям, которые в оправдание права на ласку могли ссылаться лишь на свою нужду, но я имею помимо этого и другие титулы, которые должны склонить Ваше Величество в мою пользу.
Я заканчиваю пожеланием счастья для священной особы Вашего Величества, пожеланием тем более горячим, что длинный и счастливый бег Вашей жизни является единственной надеждой для меня, покинутой чужеземки.
Остаюсь и т.д.
А. Войнаровськи»
К величайшему сожалению, надежда семьи Войнаровских на возвращение огромных долгов из шведской казны не осуществляется, как не осуществляется и пожелание Анны королю долгих и счастливых лет: Карл ХІІ вскоре умирает.