Вот панночки, соскучась, что панычи не пристают к ним и даже не обращают на них внимания, приступают к хитростям: начинается между ними игра в короли. "Король, король, что прикажете делать?" — спрашивает каждая у избранного из них короля.
— У короля жены нет, — отвечает король.
Спрашивавшая должна бы цаловать короля; но она кричит громко, чтобы панычи услышали: "Вот еще выдумали что! Что нам цаловаться между собою? Это будет горшок о горшок, а масла не будет". Причем некоторые глядят на панычей, подходят ли они к ним, и если еще нет, то продолжают маневры, пока успеют привлечь их к себе.
Панычи с разными обходами, наконец, подошли к кругу панночек и просят "скуки ради" принять их до компании. Кружок раздвигается, панычи уселись между панночками, и начинается игра. Разными хитростями и явными неправдами король избран всегда из красивых.
— Король, король, что прикажете делать? — спрашивает первая краснея, зная содержание приказания.
Король отвечает важно: "Короля должно шановать (почитать) и всем панночкам по семи раз цаловать".
— Вот выдумали! вот выдумали! Довольно бы и по два раза, а то по семи, — кричат бунтовщицы, но нечего делать: каждая, обтирая губки, подходит к королю и ровно, ни больше, ни меньше семи раз, цалует верно, без фальши, счастливца и спокойно возвращается на свое место.
— В стыдное место поцаловать короля! — приказывает король другой. Всеобщий, хохот, и все смотрят на смутившуюся. "Что же? чего ты стала? ты думаешь что?.. разве не знаешь?" — так кричат ей подруги, и одна из них предлагает: "Дай я за тебя исполню".
Получив доверенность, она подходит к королю и свободно цалует его в обе щеки — место, где обнаруживается стыд.
— Королю отпустить лент пять аршин! — приказывается третьей, и получившая такое приказание панночка подходит к королю, берет его за руки и протягивает их, как будто меряя на аршин и цалуя при каждом отмеривании.
— Собрать подать для короля! — и король со спрашивавшею идет взыскивать с каждой подать. Получает поцалуй от каждой панночки и цалует свою подругу, якобы складывая в сумку подать.
— Да не щипайтеся же, панычу! — вдруг вскрикивает из круга одна панночка, отодвигаясь от своего соседа.
— Я совсем не щипаю, а только щекочу, — отвечает проказник.
— И щекотать не прошу: я щекотки боюсь.
И много происходит тут веселых шуток. Смех, забавные речи, острые и умные слова занимают молодых людей, которые и не заметят, как день пройдет.
А ныне в каком обществе молодых людей найдете подобное препровождение времени, подобные замысловатые игры, веселость, свободу, ум, удовольствие?.. Все, все изменилось!
Но вот, часу в четвертом с полудня, пан полковник и прочие гости, выспавшись, сходятся в большую комнату. Маменька, по заботливости своей, приготовили им изобильный полдник. Блины, вареники, яичницы, разные мяса холодные безпрестанно одно за другим. Теперь уже маменька хлопочут упрашивать гостей, чтобы поболее кушали и каждому — впрочем, по рангу гостя — подкладывают отличные кусочки и поливают маслом и сметаною, более или менее, смотря на важность особы. Батенька же то и дело обходят гостей, прося о наливках, которые разных цветов, вкусов, сортов и родов разносятся в изобилии. По очищении блюд, подносится "на потуху" «вареная»… Вот опять не вытерплю, чтобы не сказать: где найдете у нас этот напиток? Никто и составить его не умеет. А что за напиток! Так я вам скажу: "вещь!" — что в рот, то спасибо! Сладко так, что губ не разведешь: так и елипаются; вкусно так, что самый нектар не стоит против него ничего; благоуханно так, что я, в бытность мою в Петербурге, ни в одном «козмаитическом» магазине не находил подобных духов. Дешево и ничего не стоит, потому что весь материал домашний: водка, ягоды разные и несколько ароматных произведений: перец, корица, лавровый лист. Подите же вы! И этот драгоценный по благоуханию, здоровью, вкусу и дешевый по материалам напиток откинули и погрязли в винах, якобы заморских, когда, честью уверяю, что все эти вина с мудреными названиями составляются тут же на месте, у нас, и продаются по дорогой цене на вред карманам и здоровью православных. Сердце болит и душа стесняется!.. Где ты, блаженная старина?..
Пожалуйте. Вот, как выкушают по нескольку чашек вареной, пан полковник пожелает проходиться по двору, осмотреть батенькину конюшню, скотный двор и другие заведения. Пошел — и все чиновники за ним; батенька предшествует, а сурмы сурмят и бубны гремят в честь полковника, но уже с заметным разладом, потому что изобильное угощение было и трубящим — как казакам, конюхам и всем с гостями прибывшим людям.
На конюшне и везде пан полковник, осматривая, что похвалит, то немедленно выводится прочь и сдается на руки полковничьим людям, нарочно для сего прибывшим. Батенька от удовольствия даже облизывается, что их хозяйство одобряется паном полковником.
Осмотрев все, возвращаются в дом, где маменька между тем угощали женский пол… чем вздумали; и как при этом не присутствовал никто из мужеского пола, то, по натуральности, дело было на порядках… И странно: перед ними стоят орехи каленые и мышеловки, яблоки, повидлы (медовые варенья) разных сортов и всякая такая мебель, а наш женский пол, раскрасневшися препорядочно, щекочат, балагурят, рассказывают одна другой разные разности, и каждая, одна другой не слушая, продолжает свое. Самый приход пана полковника им незаметен, и маменька, бегая от одной к другой, удерживают их от разговоров. "Да замолчите же, пани обозная! Да перестаньте же, пани бунчукова товарищка! Вот пан полковник пришел". И в силу, в силу их ускромят.
Понявши, что пан полковник здесь, они утихнут, и, как должно, вставши со своих мест, начнут манериться: и улыбаются к нему, платочками утираются и, хотя не к чему, на все кланяются, пока его ясновельможность не соизволит сесть и, почти приказом, не усадит их. Все лакомство со стола снято и поданы блюда «подвечерковать». Ветчина, солонина, буженина, полотки, соленые перепелки и другие жареные птицы украшают стол. После нескольких рюмок водки принимаются гости «подвечерковать» и очищают все при беспрестанном потчизании разными сортами пива и меду.
Между тем, в продолжение этого времени, панночки, наигравшися в короли, не имея чем заняться, "скуки ради" идут к реке, за садом протекающей, и там купаются. А панычи "для забавки" идут в проходку в кустарники, за рекой против самого купанья находящиеся, и там любуются рассматриванием натуры или природы. Теперь, как уже старики, известно, после подвечеркованья должны уехать, то вот вся молодежь, освежившись купаньем и налюбовавшись натурою и природою, приходит к общему собранию и снова не глядит друг на друга, потому что неблагопристойно при почтенных особах показать, что они знакомы между собой.
Окончив последнюю трапезу, пан полковник встает, чтобы уезжать. Берлин его подан. Машталер то и дело хлопает бичом. Батенька подносят кубок, прося о полном, "чтобы в оставляемом его ясновельможностью доме все было полно". При выходе в сени, на пороге, подносится кубок, "чтобы хозяйские «вороги» (враги) не переступали через пороги". На рундуке еще выпивается полный кубок, "чтобы изливалось изобилие на все видимое хозяйство". Дойдя до берлина, пан полковник прошен снова выпить «гладко», чтобы гладилася дорога его ясновельможности. Выкушав также до дна и сей кубок, пан полковник обнимает батеньку, а они, поймав ручку его, цалуют несколько раз и благодарят в отборных, униженных выражениях за сделанную отличную честь своим посещением и проч.; а маменька, также ухитряся, схватила другую ручку пана полковника и, цалуя, извиняются, что не могли прилично угостить нашего гостя, проморили его целый день голодом, потому что все недостойно было такой особы и проч. Пан полковник, преисполненный… чувствами, не может ничего выговорить, а только машет рукою и силится поднять ногу, знаками показывая, что он хочет сесть в берлин. Предстоявшие бросаются, поднимают его и усаживают. Тут батенька еще с кубком для пожелания пану полковнику благополучного пути; пан полковник, почесав чуб, запинаясь, с трудом произносит: "Верно пан подпрапорный (батенька имел чин подпрапорного; я расскажу, как они его дослужилися), верно подносит того меду, что за обедом…" Батенька предузнали вопрос его и подносили точно тот мед. Пан полковник, опорожнив кубок, тут же свалился на подушку, не сказав уже ни слова. Берлин тронулся, сурмы засурмили, бубны забубнили в честь полковника, чего он, однако же, слышать не мог. За берлином вели лошадей, бугаев, коров, везли кабанов и все то, что понравилось у батеньки пану полковнику.