Поэтому на этой неделе еду во Львов, привязываюсь в библиотеке к стулу иначинаю рыться… Нужно, ничего не поделаешь. Роман я назвалусловно «Вир» —«Водоворот». В украинской лексике слово «вир»имеет более широкое значение и очень передает события, о которыхидет речь. Но меня смущает очень важное обстоятельство: будет липонимать название средний читатель? Поэтому я подыскиваю новыезаглавия. Но, дело, конечно, не в названии. Писать мне становится всетяжелее, то ли становлюсь вредный и придирчив, но многое меня изнаписанного уже через два дня не удовлетворяет, я переделываю,злюсь, бурчу про себя: «Ах ти ж анахтемська душа» и «дряпаю» дальше.Все же —дело идет. Иногда я прекращаю работу над романом, потомучто в голову залезет какой-нибудь сюжет и мучит, и мучит, и долбитмне мозги, тогда я отбрасываю все в сторону, сажусь и шпарю новеллуили рассказ. Например, сегодня я окончил одну новеллу, которуюаллюром шлю в Киев… Потом у меня начато две повести, зовут, норазорваться не могу. Пусть подождут немного. Да. Еще новости.Повесть «Хмарка» все же переводится на русск. язык. Переводит Кедрина, жена очень хорошего, но почему-то мало известного поэта,уже усопшего, его убили какие-то два неизвестных в Москве в 1945 г.,Дмитрия Кедрина. Она прислала мнесборник его стихов. Чудесныестихи. Так вот, она переводит. Скоро должна прислать мне на читку.Также я получил письмо из Москвы, из института кинофикации,письмо, в котором просят разрешения экранизации повести, жалуясьна то, что, дескать, нет фильмов на колхоз.тематику, что нужно,дескать, такой фильм выпустить. Я с радостью разрешил, послал имкнигу, но в эту затею верю слабо, потому что кинофикация мнепредставляется так: в длинном полутемном коридоре, которому нетконца (коридор полутемный и узок), идет дядя в бобрах и с суковатойпалкой и одышкой, заим вереницей шествуют сценаристы и робкопредлагают: «Дядя, возьми сценарий. О целине. Любовь с первоговзгляда и перевыполнение зяблевой пахоты. Все учтено-с». Поэтому янаписал: делайте, что хотите. Я — пас. Прислали письмо, что что-то 529 они уже делают, ведут какие-то переговоры с Киевской киностудией,но это меня не интересует, потому что из єтого ничего не выйдет.Семья моя живет помаленьку. Все из дому уходят, остаюсь я один.Юра помнит тебя, часто вспоминает, узнает на фото и недавнодемонстрировал, как надо ходить мужчине, и мигал глазами.У нас мороз. Была оттепель. Снова морозец. Дед Кирило Билокобильський убил «косого» и принес мне выпимши. Я был занят,зайца взял, дал ему, деду, на «сто пятьдесят» и отпустил з богом. Дедврал безбожно, как все охотники, «що я вбив зайця одною дробиною.Ось як розрізатимете —побачите… У вухо».Стихи Коленского (мого товариша по університету.— Г. Т.) япрочитал. Паренек он, по-видимому, умен и пишет неплохо, нопозирует. Впрочем, это не страшно. Это присуще всем молодым. Поэтиз него может получиться неплохой, если он прибавит страсти. Покачто у него одни раздумья. Впрочем, я вскоре вышлю свои отзывы.Адресую тебе. Для него. Письма не вскрывай, т. к. его это можетоскорбить. Впрочем, гляди сам. Я ваших взаимоотношений не знаю. Ах,как мне хочется еще с тобой поговорить. Подольше. Кгм. Значит, так. Я в комнате еще не топил. Озябли ноги. Обожди, «потупаю»… Все.Продолжаю. Итак, о Цвейге. Я, как только получил и прочел твоеписьмо, пошел в магазин, купил и читал весь вечер. Прочел «Амок» и «Двадцать четыре…». Пишет он великолепно. Психологияпотрясающая, детали сделаны исключительно мастерски, но, увы, яникогда не смогу быть беспристрастным читателем. На все смотрю сточки зрения профессионала. Дело в том, что манера его письма впсихологии мне абсолютно подходит, там есть чему научиться, и этовеликолепно; мы так писать еще не умеем, и бог знает, может, и ненаучимся; но манера его письма в коллизиях —не подходит…Сенсационно. Сенсационно начинает каждый рассказ, то есть с какого-то необычайного, загадочного происшествия, чтобы сразузаинтриговать читателя. Я такой манеры не люблю. Это мне почему-тонапоминает дельца, стоящего на рынке и показывающего краденнуювещь из-под полы: «Купи, мол, хорошая вещь». Я люблю спокойную,эпическую расповедь a laТолстой Лев, где нет ничего необычайного,нет игры эффектов, но это простое, взятое из жизни, а неиз жизни «гранд даме» и гувернанток, такое простое и такое сильное.«Поликушка», например, рас. Чехова, Гоголя, Успенского, чторазрастается в твоих глазах в грандиозное, незабываемое. Притом, еслиближе присмотреться к Цвейгу, психология, поведение его героеводнотипны, можот, здесь имеет влияние манера вести рассказ от «Я».Безусловно, имеет и ограничивает, очень ограничивает писателя, так,530 например, леди из «Двадцать четыре…» и врач из «Амок» чувствуютпочти одинаково. А это несправедливо и невозможно. Они разныелюди, и психология их не может быть одинаковой…Давайо другом. Вот, например, о том, что ты начал презиратьобщество пьяных и ругающихся. Это очень хорошо. Вообще, ячувствовал, что университет на тебя окажет очень хорошее влияние. И на самом деле, хорошо быть скромным, культурным человеком,знающим смысл жизни, хотя бы в нашем понимании, и каждый деньузнавать что-либо новое, интересное. Как твой драмкружок? Наверно,нету времени, правда? И вообще, как общество, в котором крутишься?Современного типа студента я, к своему стыду, представить не могу…Может,теперь пошли студенты сильнее, серьезнее, «потому как»многие из них от станка, от плуга. А раньше, пару лет назад, было —«бяда», детский сад какой-то. «Стиляг» ненавижу страшно, они у менявозбуждают чувство какой-то нечистоплотности. А как глупы! Божемой! Десять ослов не завидуют одному «стиляге». Фу. Это самоеотвратительное, что родилось из молодежи за 40 лет. С ними ты будьхолоден и невозмутим. Если чувствуешь, что скажешь умному человекуглупость, «сіпни» себя за ухо, стиляге же говори все, что чувствуешь идумаешь…Приезжала ли к тебе мама? Что нового рассказывала? Как прошлитвои именины? Поздравляю и я тебя, братец, да вот, свинья, не знал,когда родился. 2 декабря? А? Я, брат, 6 мая. Во!..Уже надворе вечереет. В комнате тепло. Свет еще не включен.Малиновый закат ложится отблесками на мое балконное окно. Стол какраз возле окна. Здесь мне хорошо. Вечереет. Играют по морозку дети наулице, слышу, как они кричат. Закат затухает, снег багрянеет, потомделается слегка пепельным, наступают сумерки, но еще хорошо видно,и я пишу без света. Ветерок еле-еле, дым из труб относит в сторону, мневидно в окно. Да-с. Зима. Такая чудесная, милая пора, и в эдакую поручуть не втопився Базарів Лук’яшко, когда воровал чужие вентеря. Да,принесли билеты в кино.Смотрим «Тихий Дон». Я ужераз видел. Всехорошо. Но всеходят и вбуденьи впраздник разряженные, как наастраханской ярмарке, смазывает все дело. Потом Глебов Григ,стесняется целовать Аксинью; а Христоня на собрании у Штокманакрасуется в генеральскихсапогах. Фу ты, черт. Неужели они не смоглидосмотреть, что это так видно и «несоответствует». Ведь Христонявсеравно, что дед Штавло. А вообще —хорошо.
Ну, что же, братец, заболтался.531 Бувай здоровенький, бережи себе, та допоможе тобі аллах в ділахтвоїх, та обдарує тебе милостями, та хай життя твоєбуде рівним, якпустеля Аравійська, і зеленим, як сади Семіраміди.Міцно тисну лапу.Твій брат Григорій Перший.А в нас сучка цуценят навела. Вівчарки. Пищать у будці, яквовченята. Сусід каже, що одне з нихярча. Що значить «ярча» і чомувоно «ярча», жди пояснення в наступному листі.Ще раз тисну лапу».6.ІХ.1957 р.«Великомученик Григорій!Благодарю за послание. Молодец, написал быстро. От всего сердцаспасибо, купно прошу и дальше не задерживаться с ответом на моиписьма. Исключения могут быть в двух случаях: 1) если не будет денегна конверт и марку, 2) если нападает хандра. В первом случаеположение затруднительное, но хандру прогнать легко… Приехал я в Каменку еле-еле, дорога была препаскуднейшая. Начну сначала. (Тытребуешь подробного письма. Получай. Почерк у меня —последнееусовершенствование инквизиции, поэтому терпи, да прощен будешь).Выехали мы автобусом, как ты видел, на Полтаву, в Опошне село многопассажиров, среди них пьяный парень с гармошкой, который всюдорогу играл какое-то сумасшедшее попурри из бесовского репертуараи так врал, что «Рябинушка» выходила приблизительно, как «Не бранименя, родная». Потом сели две бабы и заклали кондуктора мешками скартошкой, так что ей, чтобы дать билеты, надо было показать руку,как из колодца… Потом кондукторша потеряла билетов на сумму 10 000, военные нашли, долго не давали, пока довели до истерики, потом,наконец, вернули. Вместо слова «Благодарю» эта желчная девица срасклеенными от слез глазами сказала:«Бессовестные». Вот —воспитание… В Полтаву приехали вечером.Поезд на Львов отправляется аж в 10 часов утра. Что делать? Ожидатьпрямого на Львов или ехать на Киев. Стали совет держать: я говорю —ждать львовского, вернее, ворошиловградского, онаговорит: ехать на Киев. Наконец (никогда не слушайся жены своей, ибо каяться будешь,новая, тринадцатая заповедь, утвержденная синодом) влезли в поезд,идущий на Киев. Ехали с плацкартами, Елена с Юриком спали, я курили присматривался к публике: в купе со мной ехал отставнойподполковник, философствующий; прежде, чем что-нибудь сказать,открывал рот и, сохраняя положение на букве «о», искал мыслишкуследующую и изрекал: «Атомная энергия —важное открытие», далее 532 этого положения он не двигался и потом принялся рассказывать, какловить перепелок и какое вкусное из них мясо; сам он, по рассказу,откуда-то со степей, кажется, с Херсона. Другой —типичныйкомандировочный, в костюме районных начальников, с портфелем и сзеленым плащом на руке; тот рассказывал о Воркуте, Енисее,Кагарлыке смешивал все широты нашего Союза, толковал закартишками и выскакивал на каждой станции, чтобы спросить, сколькостоит жареная курица… Потом ехала женщина, тучная, по-видимому,старая кокетка, видать по лицу, говорила исключительно и дажеподчеркнуто с одним только подполковником, не выносящая вагоннойвони и через каждые полчаса (я от нечего делать засекал время)оббрызгивающая постель духами. Дама закатывала глаза, и вот тебе еелексикон: «Ах, какая прелесть!», «Ялта —это чудесно», «Изумительно»,«Не говорите мне о юге, я теряю спокойствие…», «Это что-тонепостижимое». Дама явно заигрывала с подполковником, а на нижнейполке сидело что-то черное, сердитое и в шерсти —это ее муж,мужчина лет пятидесяти, профессию разгадать трудно, если бы этобыло в сердневековье, то безошибочно можно было бы определить, чтоон гильотинщик. Образина эта читала все время какую-тоистрепанную книжку и ни с кем не разговаривала. Потом вагон уснул,я тоже. Потом проснулся на какой-то станции и слышно было, как заокном спорили мужские голоса:«А я тебе говорю: отправляй на третью».«Куда на третью, если она занята!»Побежал какой-то человек в замусоленной спецовке, спрашивая:«Где багажный?», потом вышел дежурный в малиновом картузе, ударилв колокол, и мы поехали. В 12 часов в Киеве. Вокзал, толкотня, шум;возле касс —ад, чистилище и рай, не хватает только Данте. Прусь и я.Билетов нет. Кто-то бьет себя в грудь и клянется, что ему нужно срочноохать в Новоград-Волынский, его отжимают. Ругань, крики, сюрчкиблюстителей порядка, красные от жары морды, чемоданы, узлы,дамские шляпки, бритые военные затылки, вспотевшие физиономииносильщиков, полотняные обшитые мешки с яблоками, возле которыхстоят бабы в ожидании московского поезда; путаница, толкотня иистерический крик:«Насте, а ти мій мішок взяла?»«А ти мені казала?»Одарка лезет в толпу и вдруг видит свой мешок целым. На лице уженщины выражение счастья. В мешке —центнер веса. Какой дуракего возьмет?533 Смотрел я на эдакие кадры и пошел на авантюру,«закомпостировал» билеты через «мать и ребенка». Посадка. Людибегут к вагону, давят друг друга, какая-то девочка лет шести орет во всегорло: «Где моя бабушка?» Юрик вцепился мне за штаны, боясьпотерять папу, у меня в обеих руках чемоданы, Юрика берихотьзубами, по-волчьи. Влезли. В проходе люди, пройти нельзя. Плацкартынет. Стоим. Ребенка Лена держит на руках. Возгласы:«Проходите, чего стали!»«Куда, на голову, что ли?» Стоим…«Товарищи, пропустите. Я проводник. Поезд отправлять надо…»«Без тебя отправят…»Скрежет колес. Двинулись. Пробка начинает рассасываться. Какой-то мужчина интеллигентного вида ропщет:«Прошу не толкаться».«А ты не стой на проходе. Вырядился, как на бульваре».«Вы, товарищ, повежливей».И дальше:«Ты чего тут развалился? У тебя плацкарта есть? Это мое место,слазь».«А ты чем лучше меня, что будешь лежать, а я буду в углу жаться?»«У меня плацкарта. Это мое законное место».Приходит проводник, сгоняет с полки нахального товарища, тотберет свой чемодан, тянет буквально по головам пассажиров и все также продолжает спрашивать:«Чем я хуже тебя?»Публика безмолвствует на этот вопрос. Я заглядываю под среднююполку, пять человек, по-видимому рабочих, тесно жмутся друг к другу.«А ну, хлопцы, потеснитесь, ребенка уложить надо».«Гм. Еще уложить? Тут хоча б сісти де було».«Ничего, потеснитесь».Один, по-видимому, совестнее всех, уступает место:«Пусть малыш спит. Пошли, ребята, в тамбуре покурим…»Едем. Елена сидит… Юра спит, я стремлю в проходе, опершисьруками о полку.