— Хе, черт побери, а пока мы нашли вас, сколько лиха набрались! Сколько изъездили степи, сколько дорог исколесили! — закричал шумно Чортовий; он тоже сидел здесь с раскрасневшимся, вспотевшим лицом и на опыте доказывал, что он может смело выпить пол-жбана.
— А ну, как? Расскажи, расскажи! — раздались кругом громкие и шумные восклицания.
— Ге, расскажи! Добро вам теперь слушать за "келехом" доброго меда, а кабы в передряги наши попал и черт куцый, так испугался бы, да и утек, поджавши хвост! А мы не отступили, чего уж с нами не случалось, в какие переделки не попадали, а все-таки выдряпали из когтей сатаны Мазепу и привезли благополучно назад!
Это заявление Чортовия еще более заинтриговало казаков.
— Да ну-бо, говори, чего ломаешься, как "дивка на сватанни"!
— Говори же, "швыдше"! — раздавались отовсюду громкие восклицания.
Но Чортовий и не думал молчать; он только хотел подзадорить слушателей.
— А что, "закортило" никак! — подморгнул он широкой черной бровью и добавил, торжествуя, — ну, так слушайте ж, вражьи дети, да чур не перебивать!
Затем он обвел всех присутствующих победоносным взором, расправил свои богатырские усы и начал рассказ. Все понадвинулись к столу и так стиснули Остапа, что он очутился неожиданно подле самого Лободы.
— А дозволь тебя спросить, пан, не во гнев будь твоей милости прозвища твоего не знаю, ты не из команды ли ротмистра Мазепы будешь?
Лобода смерил молодого казака горделивым взглядом и отвечал важным тоном:
— Ты угадал, хлопче, я состою атаманом надворной команды его милости пана Ивана Мазепы, шляхтича герба князей Курцевичей, подчашего черниговского и ротмистра "почесной" команды ясновельможного гетмана Дорошенко.
— Ну вот и гаразд, пане атамане, что я увиделся с тобою, не можешь ли ты пересказать пану ротмистру, что мне надо неотложно повидаться с ним?
И Остап передал Лободе цель своего приезда к Гострому, а также и обещание Мазепы принять его под свою команду, умолчавши, впрочем, о Галине.
— Гм… вот оно что, хлопче, — отвечал Лобода, — ну это ты хорошо сделал, что поспешил, потому что мы завтра уже в дорогу собираемся. Только сегодня тебе с паном ротмистром увидеться нельзя, потому что там у них с полковником на радостях пир горой идет, а завтра напомни мне, я, пожалуй, скажу.
Но здесь разговор Остапа с Лободой оборвался, так как в эту минуту Чортовий начал, наконец, свой рассказ и все, не исключая и важного Мазепиного атамана, превратились в одно внимание.
Чортовий говорил хорошо, со своеобразным красноречием, пересыпая свою речь отборно крепкими словами. Фантазия его широко распустила свои крылья; истина с вымыслом смешивалась в этом рассказе в таких причудливых формах, что и сам Чортовий даже явственно намекнул своим слушателям о встрече с тем, которого добрые люди при хате не "згадують". Товарищи Чортовия, принимавшие такое же, как и он, участие во всех этих приключениях, опьяненные винными парами, принимали теперь каждое его слово за истину и действительно им начинало казаться, что все эти баснословные подвиги были совершены ими. За каждым удачным словом, или счастливо окончившимся эпизодом, кубки гостей наполнялись и громкие заздравные крики оглашали всю хату, а Остап так и прикипел к месту, не спуская глаз со знаменитого рассказчика, который чем дальше, тем все больше увлекался своей фантазией, и с каждым осушенным кубком фантазия эта принимала все более мрачный и ужасный характер.
LXI
He раз у слушателей замирало сердце, когда же Чортовий рассказал, как они отбили в Рашкове "льох" и, вместо Мазепы, нашли там действительно Дорошенковых послов, но только совершенно других, — Кулю с товарищами, — то присутствующие совершенно затаили дыхание.
Чортовий замолчал и, наслаждаясь минутой удивительного эффекта, обводил всех слушателей интригующим взглядом.
— Да как же это сталось? Ведь вы след-то нашли! Каким же образом не туда попали? — раздались кругом нетерпеливые голоса.
— Гм… Каким образом не туда попали? Вот в этом-то и штука! — отвечал загадочно Чортовий, расправляя двумя пальцами свой длинный ус. — А вот оно как сталось, — он осушил кубок, крякнул, оперся локтями о стол и заговорил снова. — Помните вы, как я вам говорил, что, по словам молодицы, бросились мы за кожухом в лес, да и набрели на кладбище, на груды костей…
— Помним, помним, — отвечали торопливо соседи.
— Ну, вот и бросились мы от него врассыпную искать следов лиходея Тамары, доскакали до опушки, а дальше, смотрим, следы-то теряются; остановились — не знаем, что делать? А тут, как на грех, подсунул "куцый" атаману Безродьку какую-то хату, окруженную частоколом; он "зараз" к нам: кричит, рассказует, машет руками… Ну, мы сразу и шляхтича в кожухе с закрученными усами, и следы его из головы выбросили, так и бросились все к хате, — тут, мол, Мазепа и запрятан…
— Ну, ну! — раздались кругом нетерпеливые голоса.
— Ну и что ж? Дид ведь такое похожее начал говорить, что все мы поверили. Вот только одначе не сообразили, отчего бы это они стали опять Мазепу назад везти? Да как же было не поверить, ведь дид нам наверняка сказал, что сам слыхал, как кричали стражники, что этих Дорошенковых послов надо в Рашковские "льохи" запрятать, а потом в Москву заслать. То же самое и жид нам в корчме сказал, что в Рашкове Дорошенковы послы, об этом мы и не думали. Мы ведь знали, что только Мазепа от Дорошенко прибыл. Отбиваем, наконец, лех, а там, вместо сокола, старая сова сидит! — Чортовий разразился громким хохотом и указал на Кулю, который со своими мохнатыми седыми бровями действительно напоминал отчасти старую сову.
— Хе-хе, — усмехнулся добродушно Куля, — правду ты сказал: сова, говорят люди, мудрая птица, вот она вам и помогла из беды выкарабкаться. А что бы вы делали без этой совы?
— Да как же ты туда попал? Откуда? Каким родом? — заговорили все кругом, останавливая теперь любопытные взоры на старом запорожце.
— Как попал, — усмехнулся Куля. — Меня следовало бы назвать не Кулей, а "пулей". Гетман Дорошенко прицелился в Бруховецкого, вот я ему и попал в самую "пащу".
— Го-го! Да и добре же завяз ты там! — разразился густым хохотом Чортовий, — когда бы не мы, так проглотил бы тебя бес!
— Ну, еще бабка на двое ворожила, — возразил Куля, — может бы и подавился.
— Ого, такой он! Он не то, что пулю, он и целую бомбу проглотит! — заметил чей-то голос, но его перебили громкие восклицания.
— Стой! Не мешай! Молчи! Ты, Куля, говори, как попал в "пастку"? Откуда явился? Зачем прибыл сюда?
— А вот зачем, детки, — заговорил степенно Куля. — Ждали мы, ждали в Чигирине нашего пана ротмистра, — не приезжает и вести не присылает: видим, значит дело плохо… Попался, несчастный! А тут уже пришла весть, что татаре наступают. Что же делать? Посылать на ту сторону войско, чтобы "рятувать" Мазепу — невозможно; сейчас Бруховецкий стал бы полки собирать, а нам надо было так думать-гадать, чтобы врасплох его захватить, потому что татаре уже приближались. Ну, что ж, думали мы, гадали, разумом и так, и сяк раскидали и порешили все, что никак нельзя "вырятувать" Мазепу, придется ему погибать за всех. На том и порешили, на Бога положились. Ну, а гетман наш не мог того вынести! Такое уж у него сердце: кого полюбит, — все равно ему полковник ли знатный какой, или простой казак, рад за него и душу положить. А Мазепу полюбил он совсем как родного сына. Так вот он думал, думал и решил, что нельзя же так пропадать казацкой душе, что если нельзя послать целого войска, то можно послать тайным образом хоть малый отряд, авось Господь милосердный и допоможет вызволить как-нибудь христианскую душу. Вот и послал нас с товарищами. Приехали мы ничего, благополучно, и в Гадяч уже пробрались; все высмотрели, вынюхали и узнали, что никого здесь нет. Да видно мы за ними присматривали, а они, Бруховецкого слуги, с нас тоже очей не спускали, потому что едва успели мы от Гадяча "гон" пять отъехать, как нас схватили, связали и завезли в эти самые Рашковские "льохы". Они, видите ли, думали, что этим самым окончательно погубят Мазепу, а от этого ему спасенье пришло.