— Так, значит, и ты там в замке живешь?
— Там же.
— Ну, так расскажи же, как поживает пан Мазепа и что там творится у вас в Чигирине?
Остап начал передавать Марианне с увлечением о том, какое значение приобрел теперь в Чигирине Мазепа, как его любят и почитают все, как с ним советуется вся старшина и даже сам гетман. В своих похвалах Мазепе благодарный Остап не жалел слов, но собеседнице его они не показались преувеличенными.
— Все, что ни делается в Чигирине, — воскликнул, наконец, с увлечением, Остап, — все от него исходит.
— Так это он и тебя сюда прислал? — произнесла живо Марианна.
— И он, и не он, — ответил Остап, — видишь ли, гетман хотел послать другого, а Мазепа предложил, чтобы меня отправили, так как мне все одно надо теперь еще дальше ехать. Сердце Марианны болезненно стукнуло.
— Куда? — спросила она, стараясь придать своему голосу вполне равнодушный тон.
— Да на хутор, к Сычу.
— На хутор?.. К Сычу?..
— Ну да, в дикие поля… К Сычу, к тому самому старому запорожцу, что у отца Григория с внучкой Галиной гостил. Марианна заметно побледнела.
— Так это он, Мазепа, тебя туда посылает? — произнесла она каким-то неверным голосом.
— Опять и он, и не он, — отвечал с улыбкой Остап, — есть у меня и свое дело, а есть поручение и от пана Мазепы.
И Остап передал Марианне, что он едет за Орысей, которая гостит теперь с отцом у Сыча, так как теперь, благодаря ласке пана Мазепы, он может "взяты з нею шлюб".
Но Марианна не слышала рассказа Остапа…
— А он же, Мазепа, зачем посылает тебя туда? — произнесла она с трудом.
— — Зачем? А затем, чтобы первым делом отвезти от него поклон Галине, да рассказать, как он живет в Чигирине, чтобы она не скучала, поджидаючи его, да отвезти ей разные "дарункы"…
— Дарункы?
— Ого, да еще какие! Чего только он ни накупил ей! Госпо-диі Я думаю, она за всю свою жизнь таких подарков не видала!
И Остап начал перечислять с восторгом все подарки, которые пересылал через него Галине Мазепа.
— Да еще и перстень посылает ей диамантовый, его и в сто червонцев "не убереш"! — воскликнул с оживлением Остап, — да велел еще мне передать ей на словах, чтобы носила пока этот, а что скоро он переменит его на гладенький обручик. Марианна побледнела.
LXXVII
— Пан Мазепа думает жениться! — продолжал рассказывать Остап, не замечая, какое ужасное впечатление производят его слова на Марианну. — Мы было подумали прежде с Орысей, уж не дурит ли вельможный пан бедную дивчину? Только нет, о пане Мазепе и злейший ворог не скажет того! Уж сколько на него там в Чигирине засматривается и пань и вельможных панн, думаю, не одна бы с дорогой душой пошла бы с ним под венец. Так нет! Куда там! И не смотрит ни на кого. Уж так любит ее, так любит ее, как мать малую дытыну! Он и к матке своей за благословением посылал, — и та его благословила. Так вот он обо всем этом и письмо написал, а на случай, если не случится кого, чтобы смог письмо это перечесть, — он велел мне все на словах пересказать, чтобы дожидали его, и как только, мол, покончится вся "военная справа", так он сейчас к ним на хутор приедет, заберет всех с собою в Чигирин, да там и свадьбу справит.
Каждое слово Остапа впивалось в сердце Марианны острой стрелой. Молча, с окаменевшим от муки лицом, с остановившимся взором слушала она его. А Остап, увлекаясь, расписывал Марианне, как любит Галина Мазепу, и как Мазепа любит ее.
Наконец он спохватился, заметив, что время, по-видимому, перевалило уже далеко за полдень, и начал прощаться.
Марианна не удерживала его… Она задыхалась в этой комнате, она чувствовала, что теряет над собою власть. Она ощущала всем своим сердцем только одно желание: уйти, уйти от людей!
Быстро вышла она из светлицы и, не отдавая себе отчета, куда идет, повернула за дом. Холодный ветер рванулся ей навстречу и распахнул ее "байбарак", но она не заметила этого. Она шла так порывисто, так быстро, словно по пятам ее гналась какая-то смертельная опасность, словно это быстрое движение могло заглушить сжавшую ее сердце невыносимую боль! При виде Марианны два любимых пса ее бросились к ней навстречу с радостным приветственным лаем, но Марианна не заметила их… Только взойдя на высокую башню, с которой она когда-то любовалась вместе с Мазепой расстилавшимся вокруг замка видом, — она остановилась и перевела дыхание.
Грудь ее высоко подымалась… Отчаяние, обида, ненависть душили ее. Сердце ее разрывалось в груди.
Порывистым движением распахнула она свой "байбарак": холодный ветер пахнул ей в открытую грудь ледяным дыханием, и это дыхание привело ее в себя.
— Что делать? Что делать? — повторяла она и сжала себе до боли виски. И вдруг лицо ее исказилось какой-то ужасной улыбкой. — Отомстить? Да, да! — зашептала она с бешенством… — отомстить, отомстить ему и ей… всем, всем отомстить! Но как? Чем?.. Убить?.. Но разве это сможет вырвать ее из его сердца! Xa-xa-xal Ничто! Ничто! Ничто не вырвет ее! — вскрикнула она и с глухим невыразимым стоном припала головой к холодному дулу пушки. Несколько минут стояла она так с искаженным невыносимым страданием лицом, но вот губы ее опять зашептали порывисто, беззвучно, безумно. — Что же делать?.. Что делать… Ох, нет сил стерпеть этой муки! Вырвать его из памяти! Забыть! Забыть! Задавить это сердце! Растоптать его в груди! — шептала она с искаженным безумным лицом, судорожно впиваясь в грудь руками.
Но сердце не слушало Марианны! Оно стонало, оно извивалось от боли.
Время шло. Спускались сумерки, холодный ветер гнал низко над землей тяжелые серые тучи.
Несколько раз принимался любимый пес Марианны лизать ее руку, но Марианна не замечала ничего. Она не слыхала, как выехал с замкового двора Остап, а вслед за ним и Тамара.
Грудь ее высоко подымалась, вокруг сухих сжатых губ легли складки невыносимого страдания. Как мраморная статуя, с застывшим от муки лицом, стояла она неподвижно, устремив куда-то вдаль свой острый, воспаленный взор. Холодный ветер развевал ее черные косы, врывался под распахнутый "байбарак", обдавал ее своим ледяным дыханием.
Но Марианна не слыхала и не замечала ничего.
Но вот на лестнице, ведущей на башню, послышались чьи-то поспешные шаги, и на площадке показался Андрей.
— Ты здесь, Марианна? — вскрикнул он с облегченным вздохом. — А я уже в себе души не чуял. Тамара был здесь.
Звук его голоса заставил Марианну выйти из оцепенения, она вздрогнула всем телом.
— А, что, Тамара? — произнесла она с трудом и, обернув к Андрею свое измученное лицо, прибавила, словно не понимая, кто говорит с ней: — Это ты, ты, Андрей?
При звуке этого разбитого голоса, при виде искаженного мукой лица Марианны все стало понятно Андрею: по дороге он встретил Остапа и теперь ему нетрудно было догадаться, какие вести могли привести в такое состояние Марианну.
— Марианна, сестра моя, родная моя! Что с тобою? — вскрикнул он с ужасом и бросился к Марианне.
Марианна отступила; лицо ее приняло опять гордое, замкнутое выражение, темные брови нахмурились.
— Ничего. Зачем пришел ты сюда? — ответила она сурово.
Но Андрей не обратил внимания на ее слова; страдания дорогой, бесконечно любимой им девушки так сильно потрясли его, что даже чувство ревности к тому сопернику, из-за которого страдала она, не пробудилось в его сердце.
— АІ Зачем ты говоришь так со мною, Марианна, зачем ты отталкиваешь меня! — заговорил он горячо, сжимая ее холодные, ледяные руки. — Я знаю, что не мне принадлежит теперь твое сердце, но ничего мне от тебя не надо, сестра моя родная! Ничего я не требую, ни за что не упрекаю! Дозволь только мне тосковать вместе с тобою! Ты знаешь, что с самых детских лет одна ты панувала в моем сердце…
Резким, порывистым движением Марианна отпрянула от Андрея.
— Меня, меня любишь! Ха-ха-ха! — разразилась она злобным смехом и заговорила быстро, задыхаясь: — Оставь! Ищи себе другую! Меня нельзя любить!.. Ха-ха! За что любить меня? Язык мой груб! Я не умею ворковать и шептать нежных слов. Я не умею смотреть безмолвно в глаза и таять, и замирать… Я не умею льнуть к "коханцю", как испуганная птичка, и искать под крылом его защиты! Ха-ха! Ищи себе голубку, горлинку, чтобы умела ворковать с тобой в вишневом садку!