Марианна, полковник и Андрей сидели за вечерей. В комнате царило мрачное и угрюмое молчание. Говорили мало. Тревога охватила уже не только Марианну, но и старого полковника. Только Андрей, возвратившийся из недолгой отлучки, был в особенно хорошем расположении духа.
От встретившихся знакомых гадячан ему удалось узнать, что в Гадяче за это время не случилось ничего особенного, и слуги гетманские никого не схватили. Это окончательно убедило его в том, что Мазепа проехал себе спокойно в Чигирин, и привело в такое отменное настроение.
Необычайное оживление Андрея обратило наконец на себя внимание Марианны; ей вспомнилось вдруг неприязненное холодное отношение Андрея к Мазепе, его ревнивая подозрительность, его необычно веселое настроение, непонятная отлучка, — и в голове ее зародилась подозрительная мысль.
Ужин окончился в суровом молчании; полковник пожелал всем доброй ночи и вышел. В светлице остались только Марианна и Андрей.
Иззябший, продрогший, он пересел к очагу и молча начал греть свои руки. Марианна так же молча следила за ним.
На дворе выл дикий, осенний ветер; в окна глядела черная, непроглядная ночь.
— Андрей, — произнесла Марианна, подходя к казаку. — Не знаешь ли ты, что случилось с Мазепой?
Андрей поднял голову.
— Я? — произнес он с изумлением. — Да если я знал, разве я не сказал тебе до сих пор об этом?
— Ты должен знать, — повторила Марианна настойчивым и холодным тоном, устремляя на Андрея пристальный взгляд.
Вся кровь ударила в лицо Андрея, ему показалось, что Марианна узнала о его смелом поступке, он хотел уже чистосердечно сознаться ей во всем, но тут взгляд его встретился со взглядом девушки; она смотрела на него холодно и выразительно и в этом стальном леденящем взгляде Андрей прочел вдруг ее недосказанную мысль.
— Марианна! — вскрикнул он, подымаясь с места. — Ты, ты.. могла это подумать… про меня? Да если бы я был лесным разбойником, а не честным казаком, и тогда бы я не отважился на такое дело!
Искренний, возмущенный возглас казака проник в сердце Марианны; ей сделалось стыдно, что она обидела его так незаслуженно.
— Прости меня, Андрей, — произнесла она мягким тоном, опуская свою руку на его руку, — я обидела тебя… тревога-сомненье… Прости за глупое, нерассудливое слово…
— Марианна! — произнес с глубоким волнением казак, сжимая ее руку в своей, голос его осекся. — Но отчего ты так тревожишься, — произнес он через минуту, овладевая своим волнением, — быть может, он спешил, не имел часу и проехал прямо в Чигирин.
— Да, так могло быть, но он дал слово в таком случае прислать кого-нибудь из своих людей, а гонца нет.
Слова Марианны напомнили Андрею, что Мазепа действительно давал такое обещание, это заставило его призадуматься. "Гм… в таком случае дело действительно не ладно, уж не погиб ли казак? — подумал он и тут же почувствовал угрызение совести, — вот человек может уже и с жизнью прощался, а он-то что думал на него.
— Я поеду завтра в Гадяч искать его, — произнесла Марианна.
Андрей встрепенулся.
— Ты, Марианна? В Гадяч? Да разве ты не знаешь, что если гетман Бруховецкий…
— Знаю, — перебила его Марианна.
— Послать кого-нибудь… узнать… разведать…
— Посылать теперь уже поздно, каждый день может стоить жизни, — возразила девушка.
В комнате водворилось молчание.
— Марианна, — произнес слегка дрогнувшим голосом Андрей, — скажи мне, почему тебя так тревожит судьба его?
— Он спас мне жизнь… он нужен для отчизны.
— И больше ничто, ничто, Марианна?
Девушка молчала. Андрей взял ее за руку.
— Марианна, — произнес он с волнением, — ведь ты знаешь… потерять тебя…
Марианна молча высвободила свою руку.
— Я должна спасти его… если бы это даже стоило мне жизни, — произнесла она тихо, но твердо.
В комнате водворилось молчание.
Несколько минут Андрей пристально глядел на девушку, не произнося ни слова.
Слышно было, как скрипели за окном гигантские сосны.
— Да, Марианна, ты права, — заговорил он наконец, — мы должны спасти его во что бы то ни стало, — он спас нам тебя, и что бы там ни случилось после, а мой гонор казачий велит мне спасти его. Если ты решилась уже уехать, Марианна, я еду с тобой и не отступлю от тебя ни на шаг!
Когда полковник узнал о решении Марианны, он сначала воспротивился ему. Да он сам думал послать отряд и попробовать вырвать Мазепу из когтей Бруховецкого, наконец он поедет сам в Гадяч, но она, Марианна, не должна туда ехать. Но когда старик выслушал все доводы и резоны Марианны, он должен был согласиться с нею, взявши с нее предварительно слово в том, что она не станет без толку рисковать собой.
На другой день полковник отобрал из своей компании двадцать самых сильных и отважных казаков, и Марианна с Андреем выехали из замка во главе своего маленького отряда.
Вечерело. На большой переяславской дороге подвигались не спеша к Гадячу два паломника. Один из них был уже почтенных лет монах, другой еще молодой послушник с бледным, красивым и строгим лицом. Видно, он был еще очень молод, так как на лице его не видно было никаких признаков растительности. Длинные черные одежды монахов были подтыканы и подтянуты ременными поясами, из-под них выглядывали огромные, порыжевшие и запыленные чоботищи. Одежды обоих путников были в пыли и в грязи, за плечами их висели котомки, а в руках были толстые, суковатые палки. По всему видно было, что они шли издалека. Иноки шагали . сосредоточенно и молчаливо.
Чем больше приближались они к Гадячу, тем чаще обгоняли их всадники, обозы и телеги, спешившие к городу. Наконец путники поравнялись с городскими стенами и вошли в "городскую браму".
Увидевши почтенных путешественников, "воротар", стоявший тут же у ворот и благодушно болтавший о том, о сем с проезжими и проходящими горожанами, почтительно подошел под благословение к старшему монаху. Монах благословил его.
— Откуда Бог несет, панотче, — полюбопытствовал "воротар".
— Ox, издалека, чадо, — отвечал нараспев монах, — от синего моря, от белого каменя, от самой святой Афонской горы.
Услышавши о пребывании монаха в таком священном месте, "воротар" почтительно и сочувственно закивал головой.
— Пешие!
— Пешие, чадо! Потрудились для Господа. А ты скажи нам, кто здесь, в граде сем, обретается из людей значнейших и "добреосилых", чтобы дал нам на недолгий час и пищу, и кров, дабы отпочила малость бренная плоть.
"Воротар" назвал несколько фамилий, между ними и Варавку.
— Так, так, вот к Варавке лучше всего и идите, — подтвердил он, — то человек богобоязный и странноприимный,
— Добро творит, чадо! Яко речено бысть: воздается тому сторицею, — отвечал монах, — но како пройти к нему, не ведаю. Не вем бо стогон града сего.
"Воротар" указал и разъяснил им дорогу, и монахи пошли, не спеша, по узким гадячским улицам. Наконец они остановились у дома Варавки.
Почтенный старичок сидел у своих ворот, но, увидав подошедших иноков, он почтительно встал с места и подошел к монаху под благословение.
— Благословение дому сему! — забормотал нараспев монах какие-то неизвестные слова и, кончивши .их, обратился гнусавым голосом к Варавке. — Глаголаша о тебе, чадо, сограждане твоя, иже добр, милостив и странноприимен еси, отверзи же десницу щедрую и от нас, бедных иноков, в чине ангельском пребывающих, не пекущихся о мирском. Глаждем и жаждем, ибо плоть немощна.
Уразумевши из мудрой речи монаха, что они голодны и просят приюта, радушный старик бросился с восторгом исполнять их желание. Он ввел иноков в дом и только что было хотел пойти сообщить своей супруге о неожиданных гостях, как старший монах удержал его за рукав.
— Стой, Варавка! — произнес он совершенно другим, здоровым и молодым голосом. — Не торопись!
Варавка остолбенел от изумления. А монах между тем подошел к дверям, задвинул их на засов и продолжал тихо, но внятно: