Повод его лошади прикрепили к лошади Мазепы, Мазепа осмотрел заряды в пистолете, и отряд снова двинулся вперед. Теперь двигаться стало еще труднее, чем прежде. Дорога быстро понижалась; потянуло сыростью, чувствовалось где-то близкое присутствие болота; ноги лошадей начинали скользить по влажной, грязноватой почве; густой черный лес превратился в какую-то сплошную, непролазную чащу; беспрерывно то там, то сям на дороге встречались сваленные кучей колоды, или прокопанные канавы, или просто "провалля", тогда проводник сворачивал в сторону и выходил на какую-то неприметную тропинку, скрытую в чаще, и путники начинали снова колесить по лесу. Крики пугача раздавались все чаще и чаще, и каждый раз этот протяжный стон вызывал в сердце Мазеп какое-то неприятное, подозрительное чувство. Наконец, после тысячи остановок, криков, возгласов, проклятий, отряд выбрался из лесу и остановился на его опушке.
Было уже совершенно темно, так что Мазепа с трудом мог рассмотреть местность, в которой они остановились. Это была огромная круглая котловина, отлогие стороны которой были покрыты со всех сторон сплошным черным лесом; у подножия леса разостлалось полукругом какое-то топкое непролазное болото с мутно блиставшими кое-где светлыми пятнами, — речкой ли, скрывающейся в очеретах, или просто выступившей из-под почвы водой. За этим болотом подымалась снова темнеющая громада земли, покрытая таким же лесом, на вершине которой Мазепа увидал неясные очертания чего-то громадного и неуклюжего.
— Вот оно и есть то место, где живет пан полковник, — произнес проводник, вытягивая руку по направлению горы.
— А как только мы туда переберемся? — спросил у него Мазепа, озираясь по сторонам. — Ни моста, ни плотины не видно кругом.
— Хе, хе! — усмехнулся проводник. — Ступайте за мною, я проведу.
Отряд двинулся снова по опушке леса, вдоль растянувшегося болота. Проехавши так с полверсты, проводник остановился вдруг у старой дуплистой вербы и, круто повернувшие приказал своим спутникам следовать за ним.
— Да что ты — прямо в болото? — остановился в недоумении Мазепа. — Потопить нас хочешь, что ли?
— Я в руках пана ротмистра, — ответил невозмутимо проводник. — Прошу следовать за мною, другой переправы нет.
Скрепя сердце, Мазепа должен был подчиниться его приказанию. Лошади начали спускаться и остановились у самого болота.
— Теперь гуськом, один за другим в ряд! — скомандовал проводник, вступая в болото. Раздалось громкое чавканье копыт, грузнущих в густой тинистой грязи.
Оказалось, что в этом месте под тонким слоем грязи, покрывавшей ноги лошадей до щиколотки и выше, была намощена совершенно незаметная для глаза узкая плотина; иногда грязь подымалась до колена лошади; но двигаться можно было, хотя и с большим трудом.
Сверни только на поларшина направо или налево, — обратился к Мазепе проводник, — так и пойдешь с конем к самому болотяному дидьку на вечерю.
Через четверть часа такой утомительной езды путники, наконец, выбрались на сухой берег и стали снова взбираться на гору Здесь уж дорога пошла ровно, и перед ними зачернела издали какая-то неуклюжая черная громада.
Подъехавши ближе, Мазепа с удивлением рассмотрел замок полковника; он был так мрачен и угрюм, что действительно напоминал страшное разбойничье гнездо.
XXXVII
Всю усадьбу окружал глубокий ров, а за ним — вал, на котором подымался еще высокий, сажени в полторы, острый частокол; состоял он весь не из бревен, а из цельных необтесанных колод, тесно сбитых и скованных между собой. Острые вершины его были еще снабжены сверху заостренными пиками, так что перелезть через него не было никакой возможности. Над коваными железом воротами с подъемным мостом подымалась высокая рубленая сторожевая башня с выглядывающими во все стороны длинными жерлами гаковниц. Частокол был так высок, что из-за него не видно было никаких внутренних построек. Гигантские столетние ели, обступившие замок, казалось, сторожили это мрачное гнездо.
Спустившаяся уже в лесу тьма окутывала и самую усадьбу, и высокие силуэты тихо шумящих елей.
— Ну и жилище, — подумал про себя Мазепа, останавливаясь перед замком, — настоящий разбойничий притон! Одначе, труби, Лобода, — обратился он к стоявшему с ним рядом слуге.
Лобода вынул из-за пояса небольшую, красиво завитую серебряную трубу и, приложив ее к губам, протрубил три раза. Звук трубы как-то странно прозвучал в ночной тишине и всполошил спавшее в лесу эхо. Однако на этот обычный знак, сообщавший обитателям замка о госте, желающем найти под его кровом радушный приют, — из замка не последовало никакого ответа.
Прождавши несколько минут, Мазепа приказал Лободе повторить свой прием; но ответом из замка было и на него все то же угрюмое молчание.
— А, сто чертей им и их роду, — выругался с досадой Мазепа, — не будем же мы здесь перед их воротами ночевать. Труби так, чтобы им прочистило уши, когда не хотят отвечать сразу.
Лобода не заставил себя повторять этого приказания, и видно требование его было достаточно настойчиво, так как через несколько минут в прорубленном отверстии башни, изображавшем окно, показалась чья-то голова.
— А замолчишь ли ты, сатана безрогий, чтобы тебе на тот свете черти так в уши трубили! — закричал чей-то сиплые голос. — Какого "дидька" ты шатаешься ночью по лесу, да не даешь покою добрым людям? Приветствие было не из любезных и взорвало Лободу.
— Добрые люди, добродию, — закричал он в ответ, — отвечают сразу, а вот такие харцызяки безухие, как твоя милость отвечают тогда, когда их попотчуют батогом!
— Го-го! Какой скорый! А ну, выходи сюда, посмотрю добрый ли ремень выйдет из твоей шкуры? — отвечал сиплый голос.
— Отворяй же, отворяй ворота, посмотрю и я, все ли у тебзубы во рту, — закричал Лобода.
— Как же! Переночуешь и в лесу, розбышака; нет у нас мест для всяких бродяг, — продолжал негостеприимный сторож. Лобода вспылил.
— Не для розбышаки, татарская морда, — крикнул он зычным голосом, — а для славного Ивана Мазепы, присланного: твоему полковнику гетманом Дорошенко!
— Ну, ну, много вашего ночного товариства прикрываете теперь гетманским именем, — отвечал насмешливо сторож. — Иди себе к нечистому, пока не попотчевал тебя железно кашей!
Положение отряда становилось критическим, перебранка начинала принимать все более враждебный характер; видимо обитатели замка не верили назначению Мазепы и решительно не желали впустить к себе отряд. Долго пришлось Мазепе поспорить с недоверчивым и угрюмым сторожем, пока он согласился объявить полковнику о прибытии посла. Наконец голова скрылась из окна.
Прошло с четверть часа, в окне никто не появлялся. За стенами замка царила все та же тишина, прерываемая только глухим завыванием всполошенных псов.
Мазепа начинал уже терять последнее терпение, когда окне показалась снова голова, и тот же сиплый голос прокричал:
— Отряд пусть отъедет подальше и останется в лесу, а посол может въехать в замок.
Это распоряжение пробудило в Мазепе снова смутное подозрение, — уж не состроил ли ему тут засады проводник. Странные приемы владельцев замка невольно наводили на эту мысль. Однако выбора не было: надо было или принимав предложение владельцев, или возвращаться назад. Он ощупал на себе оружие и тонкую кольчугу, покрывавшую под жупаном его грудь, и, обратившись к Лободе, произнес быстро и отрывисто:
Теперь отъезжайте, но не удаляйтесь никуда от замка; если до полночи вас не впустят, и я не дам вам никакой вести, — старайтесь проникнуть в замок.
Лобода обещал исполнить точно его приказание. Отряд и обоз Мазепы отъехали вглубь леса. Когда они удалились на значительное расстояние, ржавые цепи заскрипели, опустился подъемный мост; Мазепа проехал под темным проходом башни и въехал наконец на обширное подворье полковника.
Воротарь пошел вперед, и Мазепа последовал за ним.
Было уже так темно, что он не мог рассмотреть хорошенько расположение этого угрюмого замка, — он заметил только направо и налево темные силуэты каких-то обширных построек, прямо же перед ним чернел большой будынок, в одном из окон которого мелькал красноватый огонек. Доехавши до половины двора, Мазепа, из уважения к званию и возрасту хозяина, соскочил с коня и, взявши его за повод, пошел пешком. Теперь, подойдя ближе, он мог уже рассмотреть и самое жилище полковника. Это была какая-то длинная, неуклюжая и массивная постройка, сбитая из необтесанных бревен с таким же тяжелым крыльцом посредине и высокой гонтовой крышей. Дойдя до крыльца, Мазепа отдал своего коня воротарю и, взойдя на ступеньки крыльца, отворил тяжелые двери и вошел в сени. Все стены этой обширной комнаты были увешаны ружьями, саблями, конской сбруей, волчьими, лисьими и медвежьими шкурами; на деревянных козлах лежали дорогие, расшитые серебром седла. В сенях Мазепу встретил старый казак с каганцом в руке.