Молодость Мазепы – Михайло Старицький

— Ха, ха! Уже пошел болтать! — смеялась весело гетманша, с нетерпением посматривая на то, как торговец разворачивал свой короб и снимал один за другим покрывавшие его листы толстой бумаги. — Ну, что же ты слышал там?

— Слышал всюду, что на правом берегу стала гетманша такой красоты, равной которой нет ни в одном "панстви".

— Выдумывай! — усмехнулась полунедоверчиво гетманша, но лицо ее все-таки покрылось от удовольствия легким румянцем. — Что ж, это, может, тебе песиголовцы[6] одноглазые говорили?

— А что ж, они хоть и одноглазые, да видят получше нас. Видят не только то, что есть, а и то, что будет. Вот они и говорили мне, что ясновельможной гетманше пора бы кораблик на корону сменить. Об этом толкуют и на левом берегу.

— Ну, это ты уж брешешь. У левобочных есть свой гетман, — они ведь его сами выбрали.

— Выбрали-то выбрали, да теперь сами не рады. Выбирает себе и прохожий верную дорогу, когда его темной ночью нечистая сила по лесу водит. Там такое на левом берегу делается, что и слушать страшно! Есть чутка, — понизил голос торговец, — что он вовсе и не крещеный человек, а сам антихрист!

— Ха, ха, ха! — разразилась звонким серебристым хохотом гетманша. — Антихрист, слышишь, Саня, антихрист!

— Не смейся, ясновельможная, — продолжал торговец, раскупоривши, наконец, коробку и раскладывая перед любопытными женщинами великолепные шелковые материи, затканные золотом и серебром. — Тому есть верные приметы: сам святой схимник в Печерской горе указал на них и даже молитву дал людям, чтоб держаться против его колдовства. Одной богобоязненной женщине тоже явилось во сне откровение, она было и стала доказывать, что он не гетман, а сам антихрист, так он объявил ее ведьмой и велел сжечь на костре!

Но гетманша уже не слушала его рассказа: блестящие шелковые ткани совершенно приковали к себе ее глазки.

XV

— Вот это бы ясновельможной пани на кунтуш, — говорил между тем пронырливый торговец, подымая за конец роскошную светло-зеленую материю, затканную серебром, — такой кунтуш и польской королеве было бы в пору надеть.

— Ну, то польской королеве… — заметила нерешительно гетманша, не отрывая от материи восхищенных глаз.

— Королева обеих Украйн перед польской королевой не умалится.

— Что ж это ты думаешь, что я могу иметь двух мужей?

— Нет, зачем! — Левого можно по шапке!

— Ха, ха! Хотела бы я, чтобы гетман Бруховецкий услыхал твои слова, он бы уж надел тебе за них красные сапоги.

— Да их теперь гетман дарит направо и налево! Вот потому-то я и советую ясновельможной пани взять у меня этот кунтуш. Такое приспевает время, начнут гонцы ездить, да послы от разных держав. Солнце выходит на небо в золотых лучах, а ясновельможная пани в драгоценных уборах! — говорил торговец, то собирая дорогую материю сверкающим каскадом, то свешивая ее со своей руки.

— А что же; он правду говорит, — обратилась к Сане гетманша. — Гетман дожидает из Варшавы каких-то гонцов. Только ты, верно, ей и цены не сложишь, — повернулась она к торговцу.

— Зачем не сложить? Материя дешевле гетманства, а гетман Бруховецкий свое гетманство за деньги продал.

— Так гетманство Бруховецкого купило Московское царство, а у меня нет столько червонцев!

— Найдутся, найдутся! — воскликнул уверенно торговец, откладывая материю в сторону гетманши.

За материей выбраны были расшитые золотом турецкие черевички, за черевичками — новый кораблик, золотые перстни, коронки венецейские, запоны английские, чудодейственные талисманы, привороты и отвороты.

Разговор оживлялся все больше и больше. Горголя пересыпал свою речь самыми странными, небывалыми, а вместе с тем и чрезвычайно интересными рассказами про всех и про все. Женщины слушали его, смеялись, шутили, и вместе с тем куча покупок гетманши все росла и росла с необычайной быстротой. Прелестная гетманша видела это, но не могла уже остановиться: все эти пустяки были так необходимы ей! Да и что могли они стоить? Какую-нибудь сотню, другую червонцев, не может же гетман отказать в них? Внутренность короба уже пустела, когда хитрый Горголя вынул из глубины его богатый, украшенный перламутром ящик и, раскрывши его перед гетманшей, торжественно произнес:

— Ну, эту вещичку я вез для ясновельможной гетманши из самой венецейской земли.

— А ну, что там? — произнесли разом и Саня, и гетманша, засматривая с живостью во внутренность ящичка, и невольный крик восторга вырвался у них.

На красном бархатном дне ящика лежало великолепное жемчужное ожерелье, перехваченное в нескольких местах золотыми аграфами, усыпанными крупными рубинами.

— Ой матинко, ой лелечки! — всплеснула руками Саня, — еще с роду своего не видела ни на ком такой прелести!

Но гетманша, пораженная красотой ожерелья, не произнесла ни слова. С разгоревшимися щеками и блестящими глазами она молча упивалась его зрелищем.

Хитрый Горголя заметил впечатление, произведенное его драгоценностью.

— Пусть ясновельможная гетманша примерит его, тогда оно станет еще во сто крат краше! — заговорил он вкрадчивым голосом, вынимая из шкатулки ожерелье и подставляя его под солнечный луч.

— Нет, мне не нужно… Спрячь его… — отнекивалась нерешительно гетманша, не отводя от жемчуга восхищенных глаз.

— Как, ясновельможная пани не возьмет его?! — вскрикнул с притворным ужасом Горголя: — Кому ж тогда и носить его? Уж если ясновельможная гетманша не хочет купить, так я лучше порву его, чтоб не досталась кому-нибудь другому такая красота!..

— У меня есть много самоцветов. Когда-нибудь в другой раз, а теперь у гетмана нет лишней казны… надо платить татарам…

— Татаре получат свое с лихвой на левом берегу, — поворачивал перед женщинами Горголя свое великолепное ожерелье.

— Нет, нет… оставь, не надо.

— Но только примерить, что же мешает ясновельможной гетманше примерить его? — настаивал купец.

— Зачем? Я все равно не возьму! — слабо отбивалась от искушения гетманша.

— Только посмотреть… от этого ж ему ничего не будет.

— Ну, если ты уж так хочешь… только напрасно, — согласилась, словно нехотя, гетманша, подставляя торговцу свою изящную шейку.

Горголя застегнул ожерелье и, взглянув на гетманшу, вскрикнул с восторгом, подаваясь назад.

— Королева, королева! Ей-Богу, королева! Да если бы ясновельможная пани вышла в таком уборе на войну, — у всех ворогов повыпадали бы шаблюки из рук!

— Уж будто бы? — улыбнулась недоверчиво гетманша и, вставши с табурета, подошла неспешно к зеркалу.

Действительно, ожерелье было прелестно, но на ее изящной прозрачно-белой коже оно казалось еще лучше: ровные матовые нити прелестных жемчужин так красиво обрамляли ее лебединую шейку и спускались на прелестные плечи, а огромные рубины сверкали на них словно огненные капли алой крови. Гетманша невольно залюбовалась на себя в зеркало, а торговец, не останавливаясь, все расточал да расточал свои похвалы. — Да неужели же обворожительная гетманша не пожелает купить такой прелести? Что оно стоит? Сущий пустяк! Каких-нибудь пять сотен червонцев. Что значит это для будущей королевы Украинской! Да еще для какой королевы, — равной которой по красоте нет на всей земле! О, она должна быть украшена не хуже других, а таких перлов, я готов поклясться всем светом, нет ни у кого!

Опьяненная похвалами и пророчествами торговца и видом роскошного ожерелья, гетманша стояла неподвижно перед зеркалом; чуждая бедствий и страданий родины и великих забот своего мужа, она не могла оторвать восхищенного взгляда от своего изображения. В ее легкомысленной головке носились, словно мотыльки, обрывки каких-то легких и радостных мыслей. Непобедимый женской красотой Богун… гонцы из Варшавы… прелестный Самойлович… Послы от иноземных держав. Ах, если б они увидели ее в этом ожерельи… только на час… на миг! Она отступала от зеркала и снова приближалась к нему. .

Завантажити матеріал у повному обсязі:

Рейтинг
( Поки що оцінок немає )

Знайшли помилку або неточність? Будь ласка, виділіть її мишкою та натисніть Ctrl+Enter.

Додати коментар

Повідомити про помилку

Текст, який буде надіслано нашим редакторам: