Гроза давно прошла, только изредка сверкали ослабленным блеском зарницы; но дождь не переставал: из бурного, порывистого ливня он перешел в мелкий частый и зарядил на всю ночь. В корчме было угрюмо и тихо; шумел только в окна однообразно, тоскливо дождь да потрескивали в печке тростник и валежник, вспыхивая по временам более ярко и выхватывая из темноты мрачное лицо Марианны, с устремленным неподвижно в дальний угол глазами. Андрею, наконец, надоело возиться с растопкой печи; он отошел от нее, сел на лаву, облокотился локтями на стол и свесил на приподнятые руки свою буйную голову. Какой-то неясный туман бродил в ней, но в сердце он чувствовал тупую, щемящую боль. Длились тяжелые минуты гробового, прерываемого лишь подавленными вздохами, молчания.
Вдруг вдали послышался словно топот. Андрей и Марианна вздрогнули, насторожились. Удручающее настроение сменилось пробудившимся возбуждением и отчасти тревогой. Топот усиливался; очевидно было, что несколько всадников, а то и отряд приближались быстро к корчме.
— Не стражники ли Тамары? — произнес, словно сам к себе, Андрей; поднявши голову и прислушиваясь к возрастающему шуму: — Полсотни будет… и с той стороны, от Гадяча.
— Слава Богу! — воскликнула Марианна. — Мы от них доведаемся, куда отправился Тамара, или через них выследим.
— Но как они, эти Тамаровские псы, нас самих встретят? Не распорядиться ли заблаговременно?
— Вздор! — оборвала резко Марианна. — Не прятаться ли посоветуешь?
— Не за себя я… — вздрогнувшим голосом отозвался Андрей.
В это мгновение с шумом отворилась входная дверь, и на пороге ее показался мокрый Варавка.
Подавленные фатальным стечением обстоятельств, наши путники и забыли совсем про своего друга, которому поручили сами поспешить с оставшимся за Гадячем отрядом за ними, по направлению Ромненской дороги.
— Варавка! Дорогой наш пан лавник! — воскликнули Андрей и Марианна, схватываясь с места и протягивая ему радостно руки.
После торопливой передачи Варавке всех неудач и какого-то фатального преследования судьбы, приступили они к обсуждению дальнейших мероприятий. В темную, осеннюю, дождливую ночь нечего было и думать куда-либо двинуться: и лошади, и люди были до нельзя изнурены, темень стояла страшная, частый дождь увеличивал еще слепоту ночи.
— Ничего, друзья мои, не поделаешь; ночь придется провести в этой корчме, а к рассвету и дождь, вероятно, уймется, и видно будет тропу… Да ведь и он, бестия, где-нибудь поблизу ночует в пещере, либо землянке, не поедет же он в такой ливень, хотя бы и на черте!
— Да, да, — обрадовалась Марианна, — мне это не приходило в голову: я уж думала, что он за ночь сделает миль шесть и что мне не удастся его догнать, хоть бы и наскочили на его след.
— Не унывай, панна полковникова, — подбадривал старик, — вот, как только начнет светать, так и двинемся, и не уйти ему, моя ясочка, как не уйти волку от стаи добрых собак.
— Я в этом уверен, как в завтрашнем дне, — заговорил наконец и Андрей, оживший от перемены настроения духа Марианны, а последняя действительно ободрилась как-то сразу; в глазах ее загорелись прежняя энергия и надежда; на лице вспыхнул живой румянец.
— Так до утра! — согласилась она и видимо успокоилась. — Только как же мы утром двинемся? Нужно все это обдумать теперь же.
— А вот как, — подал мнение Андрей. — Конечно, все отправимся этим лесом, придерживаясь "пивничной" стороны; ведьма, в виду пытки, сказала тогда правду и следы коня подтвердили ее слова. Нас здесь двадцать четыре человека; так разделимся мы на четыре ватаги, по шести человек: ватага от ватаги на двое "гонив", а каждая ватага тоже рассыпется по одиночке, лишь бы не терять друг друга из глаз. Тогда мы захватим пространство вширь почти на милю и двинемся облавою вперед, и я даю голову на отсечение, что зверь не уйдет!
— Чудесно, чудесно придумал, пане лыцарю, — закивал головой довольный Варавка, — так и сделаем; а начальников, предводителей на каждый отряд найдется: вот нас три… да еще бунчуковый товарищ…
— А атаман Безродько? Забыли? — отозвался Андрей. Обидеть этого славного воина грех… а я бы лучше в есаулы панне полковниковой…
— Панна полковникова не нуждается в помощниках и услужниках, — улыбнулась Марианна, — но в знак того, что я прощаю тебе, пане, все промахи, я согласна… Только вот что, — заговорила она серьезно, — меня смущает одно обстоятельство: что, если здешняя ведьма, ускользнувшая из рук по нашей оплошности, бросилась в убежище Тамары и сообщила о розысках за ним, о погоне?.. Ведь он тогда бросится в другую, противоположную сторону, и все наши замыслы пропадут, а мы опять останемся в дурнях!
— Да, да… вот это действительно, — развел руками Варавка. — Этого никогда быть не может, — воскликнул уверенно Андрей. — Тамара не такой, чтобы свои планы и свои тайники доверять глупой бабе, и, клянусь Богом, что она сидит в каком-либо погребе или в яме, думая только о своем спасении, а не об интересах Тамары.
— А что думаете, и это верно! — согласился с Андреем Варавка.
— Положимся во всем на Бога, да и конец, — заключила Марианна. — А теперь позаботимся о наших товарищах, да и сами хоть минутку соснем.
До рассвета поднялась вся команда. Сделали последние распоряжения и, разделившись на четыре группы, ободренные и веселые, все тронулись по принятым направлениям и скоро скрылись в лесу.
LIII
Дождь уже не шел; небо прояснилось от разорванных прядями туч, обещая тихий и светлый день, но воздух полон был резкой сырости, и густые ветви дерев постоянно обдавали путников холодным дождем. В лесу же было пока совершенно темно и нужно было пробираться без пути шагом, рискуя каждое мгновение или напороться на какой-либо сук, или угодить в какую-либо "колдобыну" или в овражек. Лужи в иных местах были так глубоки, что приходилось бресть в них коням по брюхо. Но через час, через два совершенно рассвело, и верхушки деревьев зарделись ярким румянцем. Лес весь осветился золотистым блеском и ожил; но, несмотря на это, трудно было прибавить шагу коням, так как лесная чаща становилась все гуще, а прямого направления пути совершенно нельзя было держаться.
Уже время клонилось к вечеру, когда наши путники выбрались из этого бесконечного леса, выбрались и очутились в совершенно пустынной местности, на которой во всю ширь горизонта не было видно не только никакого жилья, но и ни одного человека — ни пешего, ни конного… Куда девались соседние команды, Андрей и Марианна не могли понять, но их не было и следа. Они послали направо и налево вдоль леса разъезды, но и разъезды не принесли им ничего: степь была ровна и гладка, как скатерть, но на этой пожелтевшей скатерти, покрытой во многих местах блестящими пятнами озерец и луж, не было видно ни одного движущегося человеческого существа. Прождавши еще несколько времени, Марианна решилась, наконец, двинуться вперед наугад.
Разъехавшись на известное расстояние, но не теряя из виду друг друга, путники припустили крупной рысью коней, чтобы успеть пробежать степью мили полторы, две и успеть отыскать к ночи какое-нибудь жилье.
Эта безлюдная степь, это исчезновение соседних команд навели опять на душу Марианны тяжелые думы: очевидно было, что они снова сбились с пути и выехали в другую сторону леса. Тоска и приступы отчаяния сжимали ей сердце, а неизвестность раздражала до бешенства. Марианна горячила своего коня, пускала его вскачь, взлетала на небольшие пригорки, чтобы окинуть взором окрестность, но глаз ее, кроме неизменной глади да ближайших спутников, не находил ничего нового.
Заходило уже солнце кровавым шаром, окрашивая ярким багрянцем часть горизонта, а никакого жилья еще не встречала Марианна; степь, впрочем, стала немного волнистей, и в некоторых местах показались растущие в одиночку деревья. Хотя конь Марианны и шел еще бодро, игриво, но он покрыт был уже клочками густой пены и тяжело дышал; легкой рысью спускался он по широкой отлогости балки, где неясно виднелась при наступающих сумерках какая-то заросль. Марианна безучастно глядела вперед, обводя усталыми глазами силуэты деревьев, как вдруг она заметила, что среди них легкой синей струйкой подымался дымок, — она вздрогнула, ударила шпорами коня и, выстрелив из пистолета для сигнала товарищам, помчалась вихрем к этому спасительному дымку. На ее выстрел раздались издали еще два-три ответных выстрела. На этот раз ей опять посчастливилось. Среди небольшой группы деревьев стояла хата, а на пороге ее замерла перепуганная выстрелами молодая еще женщина.